Жанр эпиграммы в творчестве Марциала: анализ нескольких эпиграмм
Эпиграмма – это жанр лирической миниатюры, то есть короткое стихотворение, которое высмеивает какое-либо лицо, явление или обстоятельство.
Жанр «эпиграмма» возник в Древней Греции. Первоначально эпиграмма представляла собой надпись произвольного содержания на пьедестале статуи, портике храма или сосуде. В древнем Риме эпиграмма приобрела свое современное значение, то есть стала обозначать сатирическое стихотворение. Как новый жанр поэзии, эпиграмма берет начало в 7–6 в.в. до н.э.
Художественно-изобразительные средства в эпиграммах Марциала
Художественно — изобразительные средства очень скудные. Никаких приемов, украшающих текст. В некоторых эпиграммах есть анафора:
Что тебе сгинувший Гил, или Партенопей, или Аттис,
Что тебе Эндимион, сном достославный своим?
Что тебе мальчик Икар, при полете крыльев лишенный,
Гермафродит, что любовь страстной наяды отверг?
В некоторых много восклицаний.
Попусту! Мой кошелек вовсе не знает о том!
А ведь какие бы мог на века создавать я творенья!
И на какие бои звал бы своею трубой,
Если бы Августа нам блаженные боги вернули,
Если бы вновь Меценат был возвращен тебе, Рим!
В некоторых мы можем наблюдать эпитеты, например, «примешавшись к фиалковой тоге». Также в эпиграммах Марциала есть сравнения и риторические вопросы:
Ни тигрица, своих тигрят лишившись,
Ни змея, прожжена вся солнцем полдня,
Или злой скорпион не так опасны.
Кто ж, спрошу, на такой пошел бы подвиг?
В основе его эпиграмм лежат явления подлинной жизни. Простые наблюдения и попытки окрасить найденные изъяны реальности в черный или белый цвета изложены безыскусственным языком повседневной речи. Скромный набор художественно-выразительных средств и мягкость обличений характеризуют эпиграммы Марциала. Если сравнить с более поздними авторами, например, с Пушкиным или нашим современником Гафтом, можно обнаружить, насколько невинные колкости использует один из первооткрывателей жанра. Продолжатели его дела были «острей на язык». Но, возможно, такое восприятие связано с трудностью перевода. Кроме того, эпиграммы, как правило, пишутся на злобу дня, а злоба древних греков современнику неведома и непонятна, даже если бы была ведома.
Анализ эпиграмм Марциала
III, 60
Если зовешь на обед не рабом уже — так было прежде, —
Что же обед не один нам подается с тобой?
Устриц себе ты берешь, что в Лукринских водах упитались,
Я же улитку сосу, рот обрезая себе.
Гриб благородный ты ешь, для себя я свинух получаю;
Ты занялся камбалой, будет с меня и леща.
Горлица желтая даст для тебя свою жирную гузку,
Мне же сороку дают, — в клетке она умерла.
Что ж мне обедать с тобой, без тебя коль обедаю, Понтик?
К счастью, подачек уж нет! — Будем же кушать одно.
Можешь ты, гость — то право твое — у меня оставаться,
Если на голой земле ты в состоянье лежать,
Иль для себя привезешь всю нужную утварь с собой:
Ведь отказалась служить утварь моя уж давно.
Сломано ложе, на нем тюфяка нет, даже пустого,
А перетяжки лежат сгнившие, порван ремень.
Пусть, однако, для нас, для обоих, пристанище будет:
Место сам я купил, ты ж обстановку купи.
Марциала по проблематике можно сравнить с Некрасовым: после отмены крепостного права он тоже описывал оставшееся социальное неравенство (подробнее по ссылке). Сословные барьеры не преодолеваются одной реформой, их надо побороть внутренне, но сами люди не хотят перемен. Господа остаются господами, ведь бедняк остается рабом у богатого, чтобы хоть как-то обеспечить свой быт.
Автор проводит красноречивое сравнение возможностей богача и бедняка, которых неожиданно сравняли. Издевательское приглашение Марциал адресует богатому горожанину, чтобы тот посмотрел, как живется другим, менее обеспеченным. Интересен выбор глаголов: господин выбирает, а бедняк получает. У одного есть возможность питаться изысканно и чрезмерно, а другой вынужден выбирать между дохлой сорокой и поганками. В заключении Марциал призывает гостя принести обстановку с собой, ведь его средства позволяют ему лишь занимать пятачок земли и использовать лишь полусгнившую утварь.
II, 43
«Общее все у друзей», — вот, Кандид, твоя поговорка:
С пылом и ночью и днем ты повторяешь ее.
Ткани для тоги твоей омывались в спартанском Галезе,
Или их Парма дала данью прекраснейших стад.
Тогу мою ж не признало б своей и чучело в цирке,
Что свирепость рогов первым встречает всегда.
Кадмова вышлет земля тебе Агенора рубашки,
Красного ж цвета моя — нуммов не стоит и трех.
Ты на слоновых клыках укрепляешь ливийские доски,
А у меня черепком буковый стол мой подперт.
На золоченых блюдах у тебя распростерты барвены,
А на тарелке моей жалкий краснеется краб.
Свита рабов у тебя поспорит с распутником Трои,
Мне же помощник — рука; вот она, мой Ганимед .
И от богатств ничего старинному, верному другу
Ты не даешь, но твердишь: «Общее все у друзей».
В этих эпиграммах Марциал обращает внимание на положение бедных людей, живущих подачками богатых патронов и вынужденных пресмыкаться перед ними. С большой остротой подчеркивает он контраст между роскошью богачей и нищетой бедноты, используя резкие и фривольные противопоставления:
На золоченых блюдах у тебя распростерты барвены,
А на тарелке моей жалкий краснеется краб.
Свита рабов у тебя поспорит с распутником Трои.
Мне же помощник – рука: вот она, мой Ганимед.
Его возмущает и бесправное положение рабов, которых продают и на вырученные деньги устраивают пышный обед. Изображая пороки своего времени, Марциал возмущался социальным неравенством, возможно, потому, что он сам был лишен материальных благ. Основной прием Марциала – игра на контрастах, противопоставление возможностей богачей и бедняков. Их фальшивая риторика обыгрывается во вступлении и в финале произведения, композиция закольцованная: автор начинает и заканчивает тем, что припоминает лживые панибратские обещания старого друга. Проблема материально неравной дружбы превращается в коллизию, ведь там, где появляются зависть и жадность, дружбе уже нет места, но и враждовать в полной мере можно только с равным тебе соперником. Таким образом, автор высмеивает порочность социального строя своего времени, адресуя хулу отдельным лицам.
