Почему арестовали Йозефа К?
Česko, Praha,
Praha 6 Břevnov,
Radimová 35/12,
10 patro, byt 102/2
29/12/1915
Drahý Joseph1, (Дорогой Йозеф)
Ты так давно не писал мне, кажется, процесс поглотил тебя окончательно… Видимо о твоем аресте я узнала последней. Я тебя совсем не так воспитывала, Йозеф. И, конечно, желание сохранить мое спокойствие тебя никак не оправдывает. Мне не верится, что это все происходит с тобой. Процесс над моим мальчиком…
Ты не ответил мне на письмо от третьего июля? Как будто и не было дня твоего рождения… Боже, прошла целая вечность… To je skandální! (Это возмутительно!) Я понимаю, ты давно не ребенок и не должен отчитываться мне о каждом дне, тебе полных тридцать лет, но прошло три с половиной месяца… Так жду, что ты вспомнишь обо мне, хоть что-то расскажешь о себе, о службе, об Эльзе, в конце концов, хотя я никогда не одобряла твоего выбора, ведь есть столько прелестных женщин… А ты весь в отца, они так и вьются вокруг тебя, эти черствые вертихвостки.
Как жаль, как жаль, что ты повторяешь его судьбу. Я так надеялась, отправляя тебя в Прагу после дела над отцом, что они не придут за тобой. Удивительно, как все-таки бесполезен наш суд: осталось им и меня, пятидесятитрехлетнюю швею, осудить за ложный донос! Право, смешно до боли… Кажется, что преследуют всех, мучают своими чертовыми вызовами! Это невыносимо, мне страшно думать о тебе, Йозеф, как ты справишься с этим делом… Я буду молиться за тебя, каждый день, каждый час, ведь есть же что-то святое в нашем мире, дорогой, правда?
Помнишь, ты еще маленький был, я тогда объясняла тебе про суд. Ты спрашивал, как сейчас помню: «Мама, а кто эти друзья папы, которые каждые выходные нас навещают? Почему они всегда в черных одеждах?». Я так терялась, не знала, как говорить с тобой, так страшно мне было. Да и не хотелось портить тебя рассказами о несправедливости, лжи, бессмысленности взрослых дел. Мой ангел… Но твой аппетит к объяснениям никак нельзя было умерить. Ты помнишь, что я ответила? Я сказала, что люди эти не друзья, и, что папа, как карандаш, а они – точилки. Ты как будто понял меня, мне показалось так… А теперь вот видишь, как оно получается – к тебе пришли. Знаю, ты не любишь все эти глупые истории, но я сразу это вспомнила, вспомнила твое маленькие круглое личико, твои глаза, добрые, умные…
Клевета — самый страшный грех, дорогой, но куда страшнее, что в нашем обществе ей содействуют. Вся эта система делает добрых, никому не причинивших зла людей виновными. Умных людей – глупцами, потерявшимися в своих мыслях. Я молюсь о том, чтобы разум твой был стойким, чтобы ты боролся с давлением, мой мальчик, выход есть всегда! Не думай, будто и правда заслуживаешь наказания, они не должны тебя подчинить, а ты не должен соглашаться на подчинение. Все эти адвокаты, чиновники, прочие люди, будто бы важные – все они запутают тебя. Только ты сам можешь повлиять на свою судьбу, на свой процесс, Йозеф, услышь меня, ты можешь все изменить, ты можешь доказать свою честность, ты должен доказать, что ты честен! Даже если тебя не послушают, ты должен помнить, что не виновен! Ты всегда можешь убежать, дорогой, как я хочу, чтобы ты убежал, спрятался, может быть даже сменил имя, и только я буду знать, как тебя зовут…
Я всегда любила тебя, мой мальчик, и считала, что ты куда сильнее своего отца, не вспоминай о его деле, то совсем другое, твое дело особенное, и, должно быть, я не первая говорю об этом. Не будь похож на него, не думай, стоит ли жизнь того, чтобы прожить ее. Стоит, дорогой, она стоит того, чтобы бороться за нее! Я призываю тебя, даже если ты еще не чувствуешь, что твой процесс начался, ты должен начать действовать, потому что, когда ты уже ощутишь на себе тяжесть тысячи слов обвинителей и защитников, у тебя не останется сил. Береги себя.
Мне снился сон, Йозеф, будто я смотрю на тебя из окна. А ты на земле и рядом эти люди в черных одеждах. И ты на них смотрел, не на меня, и, кажется, ни единого слова моего не услышал. А я кричала и тянула к тебе руки, я… Я проснулась и немедленно написала тебе, Йозеф.
Muluji tě všem svým srdcem a doufám, že se máš dobře, (Люблю тебя всем сердцем и надеюсь, что у тебя всю хорошо)
Tvoje maminka. (Твоя мама)
Скорее всего, это письмо до Йозефа так и не дошло. И даже если бы дошло, мольбы матери оказались бы ничтожны перед силою молчания суда, системы, перед его собственными рефлексиями.
В «Процессе» не было ни слова о матери: мы не знаем, где она, кто она и есть ли она вообще. Я делаю предположение, что она живет в этой же системе, но вдали, за Прагой, в какой-то из живописных деревень.
Ее слова об отце господина К. означают, что еще раньше его отца тоже осудили за ложный донос, и в последствии он был наказан. И маленький Йозеф все это знал и наблюдал лично, поэтому был предубежден, что бороться с системой нет никакого смысла, что борьба с системой — абсурд.
Все же, мать, не зная исхода процесса, надеется, что К. найдет в себе силы справиться с системой и появляется на последней странице романа, прямо как в своем сне, и видит гибель сына.
Пожалуй, это был единственный живой человек во всем романе.
Автор: Полина Назарян
