Неизвестный прозаик Виктор Цой: Подробный анализ рассказа «Романс»

«Витька был уникальный человек, потому что в общении с ним никогда не проскальзывали те мысли, которые вдруг появлялись в его песнях» (с) Из воспоминаний Александра Титова

О таинственности культового музыканта Виктора Цоя говорили все его друзья и знакомые. В каждом втором интервью человек откровенно признается, что не знал того, о ком собирается рассказывать. Последний герой вел замкнутый образ мыслей, выражая духовные стремления в творчестве, поэтому каждому, кто желает его понять, нужно прислушиваться к песням и искать в них индивидуальный, личный смысл. Драгоценная находка для любителей подобных погружений – единственный опубликованный рассказ поэта «Романс», который лег на страницы книги мрачным гротеском духовного одиночества.

О чем рассказ «Романс»?

Герой по имени Он задается вопросом о смысле жизни, приходя к выводу, что его Дело – и есть искомый смысл. Однако это не приносит удовлетворения, и Он по-прежнему мучается от осознания собственной ничтожности. Тогда он решает забыться, уничтожив потребность духовных поисков: в прямом смысле вырывает свое сердце и стреляет себе в виски аж из двух пистолетов. После он отправляется гулять по городу, выкрашенному и выскобленному под хоррор. Повсюду его равнодушному взору представляются жестокость, насилие и тупая, животная смерть. Однако бессердечного и безумного человека ничего не удивляет, он легко вливается в разрушительный хаос. Внезапно приходит Она. У героя зарождается новое сердце, а вместе с ним появляется страх смерти, который больше не тяготит Его. Этот страх происходит от осознания ценности жизни.

Публицистическая судьба

Цой написал рассказ в феврале 1987 года, как утверждают, в знаменитой котельной «Камчатка». Читатели смогли оценить его только в 1997 году в составе знаменитой книги «Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания». В 2000-ых на «Романс» был даже написан фанфик-продолжение, который появился на блоге автора (Владимирова) в этом году.

Как понять рассказ «Романс»?

О рассказе написано достаточно много, но нередко описания изобилуют откровенно заумными терминами, которые намного сложнее, чем оригинальный текст. Поэзия Виктора Цоя славится прямолинейностью, точностью и сдержанностью. Эффект можно сравнить с послевкусием романов Хэмингуэя, где «стиль сквозь зубы» лаконично и верно передает суть. Как же так вышло, что критика оказалась беспомощна объяснить прозу Цоя? Ведь чем проще ответ, тем лучше человек разбирается в поставленном вопросе. Вероятно, рассказать тяжелее, чем наклеить наукообразные ярлыки.

Универсальное имя «Он» указывает на то, что поэт имел в виду не себя или конкретного прототипа, а человека в общих чертах, любого. Этот любой, тем не менее, имеет ряд существенных особенностей: он рефлексирующий, чуткий и не чуждый философии мужчина. Он понимает, что жизнь его бессмысленна и однообразна, однако лишь размышляет, не пытаясь измениться или изменить. Зрелый ум догадывается о тщетности мелких перемен, а для глобальных нет ни сил, ни надежды на успех.

«Однако единственный, по Его мнению, приемлемый путь добиться спокойного отношения к смерти и вечности, предлагаемый Востоком, все-таки не мог найти отклика в нем, так как предполагал отказ от различных развлечений и удовольствий»

Упомянутый путь – философия дзэн-буддизма, популярная в 80-е годы в СССР среди маргинальных кругов, если рассматривать общество с точки зрения советской идеологии. Рецепт счастья заключался в полном отказе от мирских страстей, но зато гарантировал просветление. От безысходности или пагубного влияния моды герой все же осваивает практику созерцания. Видимо, оголенная духовная сущность настолько свербила внутри, что вынудила его исполнить Дзэнский завет «отсутствие сердца» буквально. Он «осторожно достал свое сердце» и «бросил его в мусорное ведро». Этот неуверенный жест демонстрирует сомнение героя, он все еще раздумывает, стоит ли? Но «сердце лежало там неподвижно, затем стенки ведра начали покрываться инеем» — то есть, оно уже мертвое, и лучше выкинуть его за ненадобностью, чем промерзать изнутри.

Если продолжить сопоставлять рассказ с основами дзен-буддизма, то можно подумать, будто «Романс» напоминает коан — краткую историю, которую нельзя постичь, опираясь на рациональную логику. Это уникальный источник управленческой мудрости, а не притча, над ним не надо размышлять, его надо, так сказать, впитывать. Поэтому герой избавляется от разума, стреляя себе в виски, ведь то, что в обыденном смысле считается умом, только мешает просветлению. Если принять во внимание, как события развиваются дальше, то станет понятно: Ему не выжить в городе, сохраняя ясность мысли. Он убивает мысль и становится в ряды жутких обитателей улиц.

«Перегнувшись через эмалированный край, Он засунул в рот два пальца и вдруг почувствовал, как под пальцем что-то шевелится. Он резко отдернул руку, и вслед за этим бесчисленное множество мотыльков так облепили лампочку, что уже через минуту Он оказался в полной темноте, в которой было слышно только шуршание крыльев и звук падения в раковину маленьких мертвых тел. Он успел заметить, что мотыльки были ярко-красные как кровь. Строчка продолжала играть:

Ты, семь, восемь,
Ты, семь, восемь»

Во время расправы над индивидуальностью героя преследуют странные, дьявольские образы. Местоимение «ты» стоит на месте шестерки в ряду повторяющихся цифр. Внутренний голос как будто нашептывает Ему число зверя, которое якобы определяет сущность его самого. Внушение невыносимо давит на героя, и он избавляется от него, дабы не прочитывать, не замечать тревожное послание. Ярко – красные, кровавые мотыльки, как и многие насекомые, сопровождают дьявола и являются его вестниками. Они символически загораживают Ему свет, оставляя в кромешной темноте. Они морочат его, соблазняют душу совершить ритуальное самоубийство ради трусливой жажды покоя. Все это происходит на ночь глядя, как и подобает темным делам. Видимо, автор был небезразличен и к христианской мифологии.

«Несколько бледных детей сосредоточенно ковырялись лопатами в песочнице, на деревянных бортах которой было написано: «ХУЖЕ ВСЕГО БЫТЬ МИШЕНЬЮ В ТИРЕ С ПЛОХИМИ СТРЕЛКАМИ!»»

Тоска обуревает не только Его: в этом городе многие устали от жизни и тяготятся ею. Уж если мы в тире, ладно, так хотя бы прикончите нас поскорее – отмахиваясь, говорят они. Но герой уже не чувствителен к словам, он спокойно проходит мимо.

«Привет! — сказал Он подойдя.

— Привет, — сказал брат. — Погоди, я сейчас, мигом, — добавил он и наотмашь ударил девушку по лицу. Ее отшвырнуло на несколько шагов, и какой-то прохожий старик подхватил ее и, подталкивая в спину, повел к своей стоявшей неподалеку машине.

— Что, раздумал жениться? — спросил Он.

— Да нет, просто решил пару недель повременить»

Кощунственно равнодушный город предстал перед взором читателя. Здесь не ненавидят, а просто никак не относятся. От этого, не раз повторяет автор, горожане потеряли все: они уже не животные и не люди, просто никто. Начинается с того, что никто друг для друга: жених для невесты, брат для брата, мужчина для женщины, человек для человека. Цинично и подло они выполняют унылую череду машинальных движений без цели и без интереса. Когда солдаты начинают расстреливать толпу, умирающие испытывали лишь малую долю любопытства к своей ране.

«Они уселись на старой белой скамейке, исписанной именами, телефонами и просто словами. Чаще всего попадалось слово «рука», иногда оно сопровождалось изображением этой части тела. Вдруг Он заметил между ног странную надпись, видимо, зашифрованную: буквы В, А, изображение квадрата, буква Г и треугольник, после которого стояло: Она. Он достал записную книжку и зарисовал все это, затем достал перочинный нож и тщательно срезал надпись, а по свежему срезу аккуратно написал: «Рука»»

Раньше на деревянных поверхностях вырезали имена или признания, но теперь люди в городе не имеют их, как и индивидуальности. Вспомним хотя бы: «Единственная ее примечательность была в том, что она была одета». У них нет мыслей, сказать им нечего, вот и остается только номинативная функция языка, и они ее используют: пишут название конечности, которой пишут. Странный код потому и привлек героя. В нем еще остались отголоски вчерашней борьбы с собой: Он еще не принял перемену окончательно.

В 3 главе Он безразлично убивает продавца обуви, подтверждая свершившееся превращение. Он стал таким же, как все. Ирония в том, что обрадоваться облегчению он не в силах. Всего лишь по привычке идет перекусить. Однако там встречает Её и на признание реагирует характерно для равнодушного города.

 «- Странно, — подумал Он и, разбежавшись, с разгона прыгнул в манящую зелень окна. Падая, вместе со звоном разбитого стекла, Он услышал, как внутри Него зародилось новое сердце»

Герой сбегает, ведь в нынешнем состоянии он едва ли способен понять чувство. Биение сердца, услышанное со звоном стекла, ассоциируется с освобождением из своеобразного аквариума апатии, где люди ничего не замечают и не хотят заметить. Его удивляют слова любви, но именно они возвращают его к полноценной жизни: он наконец-то почувствовал ее. С этих пор он не задается абстрактными вопросами, он ощущает ответы. Его жизнь, освещенная любовью, представляется ему даром, а не обузой. Смысл выискивается в самой жизни, не ускользая в лукавые мудрствования. После «рождения нового сердца» и ощущения страха смерти герой звонит той, которая его любит, бессознательно набирая нужный код.

Что все это значит?

Город – метафора СССР, который разлагается, как мертвая клетка. Его проявления уродливы и жутки для художника с обостренным чувством действительности, какое было у Цоя – голоса периода перестройки. Он показал не только свое ощущение страны, но и чувства целого поколения по отношению к ней. Люди устали от наглого вранья и обратились к различным экзотическим вероучениям, потому что разучились верить. Но возродить в себе эту способность можно только духовной практикой, а не словопрениями. Герой на своей шкуре испытал, каково быть бессердечным и равнодушным безумцем. Он же и воскресил в себе душу, когда понял, зачем она дана человеку. Для любви. А ее можно обрести только в реальной жизни, в борьбе с искушением оставить ее на самотек, в борьбе со страхами и опасностями.

«Романс» написан Цоем в том же году, что и песня «Легенда», и в ней автор продолжил свою мысль, видимо, очень волновавшую его:

«А жизнь только слово – есть лишь любовь и есть смерть.
Эй, а кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать»

Рассказ Виктора Цоя – не сюрреалистический вопль о зарождающемся гении и его внутреннем мире. Это реальная картина эпохи глазами мыслящих ее представителей.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Читайте также:

Чего вам не хватает или что вам не понравилось в этой работе?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Adblock
detector